![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
От Лисьих гор до Ахуново. Куда ведет дорога?
В апреле 2003 года мы выехали жечь Аркаимскую степь. Наше намеренье было вполне законно – решение о весеннем пале приняли биологи и экологи заповедника на совещании предыдущей осенью. Заповедная степь с течением времени покрывается толстым слоем «ветоши», образованной стеблями и листьями сухой травы. Семена, которые роняют степные травы, застревают в этом слое и не достигают земли. Степь зарастает густым кустарником, ее покидают многие звери и птицы. В древности образования «ветоши» не допускали дикие копытные: тарпаны, сайгаки, косули; постоянно поедавшие степную траву. В культурном ландшафте степи эту же функцию выполнял человек, выкашивая отдельные участки, и домашние животные: лошади, коровы, овцы.
Однако Аркаимская долина была заповедана в 1991 году. Здесь не пасут скот, нет разрушительных явлений перевыпаса – но нет и необходимого для существования степи воздействия диких копытных. Десяток косуль в заповедных колках – скромный остаток некогда весьма многочисленных стад диких копытных. Аркаимская степь затягивалась ветошью, зарастала кустарником – и было принято решение пустить весенний пал.
Было ли оно правильным – не знаю, сегодня уже не уверен. Но в ту весну десять лет назад нас завораживала возможность создать этот управляемый пожар. И вот мы цепью шли по степи – а за нами вставала стена огня. Вставала – и с шорохом и треском двигалась следом. Это было странно и весело – зажигать, а не тушить степной пожар. Страшно мне стало только вечером, когда я увидел, что весь огромный купол неба затянут сплошными слоями грязного дыма. Настала ночь – но звезды не появились. Мы сделали в тот день столько дыма, что звезды захлебнулись в этом дыму…
На следующее утро мы выехали на «Барсе» Евгения Чибилева вдоль берега Большой Караганки курсом на поселок Ново-Кондуровский. Там, в шести километрах от аркаимской базы, на склоне невысокого холма среди распаханных полей стоит одиночный менгир. Каменистые сопки окрест него, местами поросшие редким березовым лесом, зовутся Лисьими горами. В начале двадцатого века в этих «горах» добывали золото. Ближайший к ним Александровский поселок многие жители здешних мест по сей день называют Катангой, по имени африканской земли, знаменитой в то время своими золотыми приисками.
Менгир – тяжелая гранитная плита, застывшая немного наискось, в веками длящейся попытке лечь обратно в землю, из которой ее подняли люди. Сейчас он возвышается над дневной поверхностью степи чуть более чем на метр.
Впервые мы обследовали его в 1998 году с Ларисой Петровой – она сказала тогда, что он похож на степного сурка или тушканчика, смотрящего вдаль через реку. В его причудливой форме и вправду можно увидеть очертания морды, глаза, уши, широкое кургузое тело.
( Read more... )
На третий день к нам со Штирлицев на раскопе присоединился Евгений. Под вечер именно он, в очередной раз поднимая лом, бьет им с размаху в грунт и неожиданно пробивает в нем аккуратную круглую дырку. Что это – древний горшок? Нет – человеческий череп. Вот уж не ожидали… Впервые в зауральской археологии мы обнаружили древнее погребение под менгиром. И даже, как выяснилось чуть позже, не одно, а целых три погребения – одну из древних загадок, которыми так богата археология.
На следующее утро, временно мобилизовав биолога Илью Еременко в археологи, мы в три ножа начинаем расчистку могильной ямы. Под ножом открываются кости, возникают серые обводы горловин керамических сосудов, нежданной радостью сверкает зеленая патина древней бронзы. И через несколько часов мы видим перед собой потрясающую картину.
На левом боку, головой на север и лицом на восток, сложив перед собою руки и подогнув колени, лежит женщина. Впоследствии Александр Хохлов, самарский антрополог, определит по костям – ей было около тридцати пяти лет, в последние годы жизни у нее были выбиты несколько зубов и сломаны кости носа. В голове ее стоит два керамических сосуда – такие делали в шестнадцатом – четырнадцатом веках до н.э. люди «срубной» археологической культуры. На шее – несколько простеньких пастовых бусин, на правой руке – два бронзовых браслета, распавшиеся от времени на части. Один из них смогла склеить Елена Куприянова и его можно увидеть в музее на Аркаиме.
А перед женщиной, напротив ее рук, живота, груди, расчищены два маленьких скелетика с раздавленными тяжелой землей черепами. Лицом друг к другу лежали два новорожденных младенца. Близнецы, скорее всего – ее дети.
( Read more... )
В апреле 2003 года мы выехали жечь Аркаимскую степь. Наше намеренье было вполне законно – решение о весеннем пале приняли биологи и экологи заповедника на совещании предыдущей осенью. Заповедная степь с течением времени покрывается толстым слоем «ветоши», образованной стеблями и листьями сухой травы. Семена, которые роняют степные травы, застревают в этом слое и не достигают земли. Степь зарастает густым кустарником, ее покидают многие звери и птицы. В древности образования «ветоши» не допускали дикие копытные: тарпаны, сайгаки, косули; постоянно поедавшие степную траву. В культурном ландшафте степи эту же функцию выполнял человек, выкашивая отдельные участки, и домашние животные: лошади, коровы, овцы.
Однако Аркаимская долина была заповедана в 1991 году. Здесь не пасут скот, нет разрушительных явлений перевыпаса – но нет и необходимого для существования степи воздействия диких копытных. Десяток косуль в заповедных колках – скромный остаток некогда весьма многочисленных стад диких копытных. Аркаимская степь затягивалась ветошью, зарастала кустарником – и было принято решение пустить весенний пал.
Было ли оно правильным – не знаю, сегодня уже не уверен. Но в ту весну десять лет назад нас завораживала возможность создать этот управляемый пожар. И вот мы цепью шли по степи – а за нами вставала стена огня. Вставала – и с шорохом и треском двигалась следом. Это было странно и весело – зажигать, а не тушить степной пожар. Страшно мне стало только вечером, когда я увидел, что весь огромный купол неба затянут сплошными слоями грязного дыма. Настала ночь – но звезды не появились. Мы сделали в тот день столько дыма, что звезды захлебнулись в этом дыму…
На следующее утро мы выехали на «Барсе» Евгения Чибилева вдоль берега Большой Караганки курсом на поселок Ново-Кондуровский. Там, в шести километрах от аркаимской базы, на склоне невысокого холма среди распаханных полей стоит одиночный менгир. Каменистые сопки окрест него, местами поросшие редким березовым лесом, зовутся Лисьими горами. В начале двадцатого века в этих «горах» добывали золото. Ближайший к ним Александровский поселок многие жители здешних мест по сей день называют Катангой, по имени африканской земли, знаменитой в то время своими золотыми приисками.
Менгир – тяжелая гранитная плита, застывшая немного наискось, в веками длящейся попытке лечь обратно в землю, из которой ее подняли люди. Сейчас он возвышается над дневной поверхностью степи чуть более чем на метр.
Впервые мы обследовали его в 1998 году с Ларисой Петровой – она сказала тогда, что он похож на степного сурка или тушканчика, смотрящего вдаль через реку. В его причудливой форме и вправду можно увидеть очертания морды, глаза, уши, широкое кургузое тело.
( Read more... )
На третий день к нам со Штирлицев на раскопе присоединился Евгений. Под вечер именно он, в очередной раз поднимая лом, бьет им с размаху в грунт и неожиданно пробивает в нем аккуратную круглую дырку. Что это – древний горшок? Нет – человеческий череп. Вот уж не ожидали… Впервые в зауральской археологии мы обнаружили древнее погребение под менгиром. И даже, как выяснилось чуть позже, не одно, а целых три погребения – одну из древних загадок, которыми так богата археология.
На следующее утро, временно мобилизовав биолога Илью Еременко в археологи, мы в три ножа начинаем расчистку могильной ямы. Под ножом открываются кости, возникают серые обводы горловин керамических сосудов, нежданной радостью сверкает зеленая патина древней бронзы. И через несколько часов мы видим перед собой потрясающую картину.
На левом боку, головой на север и лицом на восток, сложив перед собою руки и подогнув колени, лежит женщина. Впоследствии Александр Хохлов, самарский антрополог, определит по костям – ей было около тридцати пяти лет, в последние годы жизни у нее были выбиты несколько зубов и сломаны кости носа. В голове ее стоит два керамических сосуда – такие делали в шестнадцатом – четырнадцатом веках до н.э. люди «срубной» археологической культуры. На шее – несколько простеньких пастовых бусин, на правой руке – два бронзовых браслета, распавшиеся от времени на части. Один из них смогла склеить Елена Куприянова и его можно увидеть в музее на Аркаиме.
А перед женщиной, напротив ее рук, живота, груди, расчищены два маленьких скелетика с раздавленными тяжелой землей черепами. Лицом друг к другу лежали два новорожденных младенца. Близнецы, скорее всего – ее дети.
( Read more... )
